Меня зовут Кэти Ш. Мне тридцать один, и я вот уже одиннадцать с лишним лет как помогаю донорам. Долго, конечно, но мне было сказано, чтобы я проработала еще восемь месяцев – до конца года. Получится почти двенадцать лет. Теперь я понимаю, что меня, может быть, совсем не потому держат столько времени, что считают мои успехи фантастическими. Бывали отличные помощники, которым приходилось поставить точку всего через два-три года. С другой стороны, я знала одного, у которого это длилось полных четырнадцать лет, хотя он был настоящее пустое место. Так что я не ради хвастовства говорю. Но все-таки я точно знаю, что они довольны моей работой, и я сама в целом тоже довольна. Состояние моих доноров чаще всего бывало гораздо лучше ожидаемого. Реабилитация шла быстро, и почти никому не писали «возбужден» – даже перед четвертой выемкой. Согласна, сейчас уже, наверно, хвастаюсь. Но это очень много для меня значит – ощущение, что я хорошо делаю свое дело, особенно ту его часть, что должна помочь донору оставаться в категории «спокойных». У меня развилось какое-то внутреннее чутье по отношению к ним. Я знаю, когда надо подбодрить, побыть рядом, когда лучше оставить одного; когда терпеливо выслушать, что он говорит, когда просто отмахнуться и сказать, чтобы переменил пластинку.
Так или иначе, я не считаю себя чем-то особенным. Я знаю помощников, они и сейчас работают, которые выполняют свои обязанности не хуже меня, но далеко не так ценятся. Можно понять, если кто-нибудь из них и завидует – моей однокомнатной квартире, моей машине, но в первую очередь тому, что мне позволяют самой решать, о ком я буду заботиться. Ко всему, я еще и воспитанница Хейлшема – одного этого иногда хватает, чтобы на меня посмотрели косо. Эта Кэти Ш., говорят они, может выбирать кого захочет и выбирает только своих – воспитанников Хейлшема или какого-нибудь другого привилегированного заведения. Само собой, она на хорошем счету. Я наслушалась такого достаточно, а вы наверняка еще куда больше, и, может быть, своя правда тут имеется. С другой стороны, я не первая, у кого есть право выбора, и, думаю, не последняя. Как бы то ни было, разве я не отработала свое с донорами из всевозможных других мест? Не забывайте, что к тому времени, как я кончу, за плечами у меня будет двенадцать лет, и только последние шесть из них мне разрешают помогать кому сама захочу.
И правильно делают, по-моему. Помощники ведь не автоматы. С каждым донором стараешься изо всех сил, и под конец это может вымотать. Запас терпения и энергии истощается. Поэтому когда есть выбор, разумеется, выбираешь своих – это естественно. Разве я продержалась бы так долго без общности с донорами, без сочувствия к ним от начала до конца? И, безусловно, не могла бы выбирать – не сблизилась бы снова, спустя годы, с Томми и Рут.
Но чем дальше, тем, конечно, меньше и меньше остается доноров, которых я знаю по прошлым годам, так что на практике я пользуюсь своим правом не слишком уж часто. Как я уже сказала, дело идет куда тяжелее, когда с донором нет хорошей внутренней связи, поэтому, хотя мне будет не хватать обязанностей помощницы, поставить точку в конце года будет, пожалуй, в самый раз.
Рут, между прочим, была только третьим или четвертым донором, которого мне разрешили выбрать. К ней уже была до этого приставлена помощница, и мне, помню, пришлось добиваться, чтобы Рут передали мне. Но в конце концов я это устроила, и едва я ее вновь увидела – в центре реабилитации в Дувре, – все, что нас разделяло, не то чтобы исчезло, но стало куда менее важным, чем другое – например, то, что мы вместе выросли в Хейлшеме, то, что мы знали и помнили такое, чего не знал и не помнил больше никто. Думаю, именно с тех пор я, чтобы выбрать донора и стать его помощницей, начала искать людей из моего прошлого, и прежде всего из Хейлшема.
Бывало за эти годы и так, что я пыталась оставить Хейлшем позади, говорила себе, что не надо все время оглядываться. Но потом всякий раз наступал момент, когда я переставала сопротивляться. К этому имеет отношение один донор, который был у меня на третьем году работы в качестве помощницы. Точнее, его реакция, когда он узнал от меня, что я из Хейлшема. Он только что перенес третью выемку – перенес тяжело и, должно быть, знал, что не вытянет. Он едва дышал, но посмотрел на меня и сказал: «Хейлшем. Там, наверно, было замечательно». На следующее утро, когда я разговаривала с ним, чтобы его отвлечь, и спросила, где вырос он сам, он назвал какое-то место в Дорсете, и его лицо, покрытое пятнами, сложилось в какую-то совсем новую гримасу. Я поняла, как ему не хочется таких напоминаний. Вместо этого он хотел слышать о Хейлшеме.
Так что я дней пять или шесть рассказывала ему все, о чем ему хотелось узнать, и у него на лице, хоть он и лежал весь скрюченный, проступала кроткая улыбка. Он расспрашивал обо всем – о большом и малом. Об опекунах, о личных сундучках для коллекций у каждого из нас под кроватью, о футболе, о раундерз, о тропинке, которая шла в обход главного корпуса и всех укромных мест, о пруде для домашних уток, о питании, о виде на поля туманным утром из окон комнаты творчества. Иногда он заставлял меня повторять снова и снова: об услышанном вчера спрашивал так, словно я ни разу еще про это не рассказывала. «А павильон у вас был?… А кто был твой любимый опекун?» Вначале я объясняла это медикаментами, но потом поняла, что голова у него достаточно ясная. Он хотел не просто слушать про Хейлшем, но вспоминать его, точно свое собственное детство. Он знал, что близок к завершению, вот и требовал от меня, чтобы я все ему описывала, – хотел днем усвоить как следует, чтобы бессонной ночью среди всех этих изнурительных мук, когда обезболивающие не помогают, у него стиралась граница между моими и его воспоминаниями. Тогда-то я и поняла, по-настоящему поняла, как нам повезло – Томми, Рут, мне и всем остальным, кто с нами был.
То, что я встречаю на пути в своих разъездах, и теперь иногда напоминает мне Хейлшем. Скажем, поле, над которым стоит туман. Или, съезжая с холма, вижу вдалеке угол большого здания. Или даже просто взгляд падает на тополиную рощицу на взгорье – и думаю: «Неужели здесь? Нашла! Ведь правда же – Хейлшем!» Потом соображаю – нет, ошибка, невозможно – и еду дальше, мысли переходят на другое. Павильоны – вот что чаще всего привлекает внимание, я повсюду их замечаю. У дальней стороны спортивного поля – маленькое белое типовое строение, окошки в ряд необычно высоко, почти под самой крышей. Я думаю, таких очень много настроили в пятидесятые и шестидесятые – тогда же, вероятно, появился и наш. Когда попадается такой павильон, я смотрю на него и смотрю, пока можно, и однажды, наверно, дело кончится автокатастрофой – но все равно смотрю. Недавно дорога шла по пустой местности в Вустершире, и у крикетного поля стоял павильон, который был так похож на наш, что я развернулась и проехала немного назад, чтобы посмотреть еще раз.
Мы любили наш павильон – может быть, потому, что он напоминал нам милые маленькие семейные коттеджи на картинках в детских книжках. Помню, в младших классах мы упрашивали опекунов провести очередной урок не там, где обычно, а в павильоне. А ко второму старшему – нам тогда было двенадцать, шел тринадцатый – павильон стал местом, где можно было уединиться с лучшими друзьями, когда хотелось побыть подальше от остальных.
В павильоне спокойно помещались две компании и не мешали друг другу, а летом на веранде могла расположиться и третья. Но в идеале тебе с друзьями или подружками хотелось занять весь павильон, и часто из-за этого начинались разные маневры и споры. Опекуны то и дело напоминали нам, что решать эти вопросы надо цивилизованно, но на практике, чтобы твоя компания получила павильон на перемену или на свободное время, в ее составе должны были быть сильные личности. Я сама была не робкого десятка, но думаю, что мы так часто занимали павильон благодаря Рут.
Айрис Оллби
Не отпускай меня
Свернув с главной трассы, Стивен оказался у кольцевой развязки. За четыре года на пустынной окраине Кингстона успел вырасти бойкий торговый центр. Стивен недовольно поморщился, припомнив, каким уютным и тихим был этот городок, когда отец впервые привез его сюда тринадцатилетним подростком.
Машина пронеслась мимо стоянки перед магазином и с разгону взлетела на пригорок. Здесь, похоже, мало что изменилось. Проспект Битых Фар - так они шутя, но с долей почтения называли это место. Дорога прихотливо извивалась среди зеленых холмов с разнообразной застройкой - от обычных коттеджей до настоящих шедевров архитектуры. Пасторальные пейзажи отступали все дальше, теснимые городскими предместьями.
Стивен Родвуд тяжело вздохнул. За свою жизнь он второй раз едет сюда не по своей воле.
Итак, домой, где навсегда осталось его сердце. И где оно было так безжалостно разбито. Ироническая улыбка заиграла на его губах. Становишься сентиментальным, приятель…
Пятьдесят акров земли вокруг отцовского дома оставались нетронутыми. Дуглас Родвуд никогда не продаст эту землю. Единственное исключение он сделал для Алана Бейкера, некогда бывшего его лучшим другом. Ну и миссис Бейкер, конечно. Отчего бы отцу не иметь под боком жену Алана, с горечью спросил себя Стивен.
Отогнав тяжелые воспоминания, он еще сильнее надавил на педаль газа и впервые почувствовал, что его тянет в этот огромный старый дом. И сомнения, мешавшие ему навестить семью - отца с мачехой, покинутых четыре года назад, - отступили перед этим внезапным желанием.
Отец… Он так и не выучился называть так Дугласа Родвуда, хотя тот действительно приходился ему родным отцом. Игра природы, зачатие, которого могло и не быть, с усмешкой подумал он.
Стивен узнал от матери правду незадолго перед тем, как та скончалась от рака. Только на смертном одре она решилась рассказать сыну о своей мимолетной связи с «красавчиком из Кингстона». Дуглас Родвуд приезжал в Гисборн как инженер-консультант, а ее приставили к нему в качестве секретаря. Через три недели тот уехал домой, даже не подозревая, что молодая женщина, с которой он почти не расставался, беременна. Продолжать отношения ей не хотелось, и сына она решила растить в одиночку.
Мать посвятила себя этому целиком. На вопросы мальчика об отце отвечала, что тот погиб на строительной площадке еще до его появления на свет.
Эта история, как позже узнал Стивен, не была чистым вымыслом. Несчастье действительно произошло, но уже после его рождения. Дуглас Родвуд вновь побывал в их краях спустя несколько лет, где его и настиг слепой случай - башенный кран рухнул на здание, в котором инженер работал. Но он выжил, несмотря на тяжелейшие увечья.
Стивен пришел в бешенство, узнав тайну своего рождения. Он ненавидел в тот момент всех и каждого, а больше всего мать - за ложь и за то, что она умирала, обрекая его на одиночество. Ярость и отчаяние толкали подростка на безрассудные выходки. Он скандалил, прогуливал уроки и все больше отбивался от рук, пока наконец не был взят на учет в полицейском участке. И, когда матери не стало, сержант местной полиции связался с отцом мальчика.
Теперь, оглядываясь назад, Стивен мог только восхищаться Дугласом Родвудом. Можно представить себе, каким громом с ясного неба стало для него известие о сыне-подростке. Но он не только немедленно примчался в Гисборн, но и провел там несколько недель, чтобы мальчик немного привык к чужому человеку прежде чем отправиться в незнакомый город.
Стивен пытался внушить себе, что, если бы не пошатнувшееся здоровье отца, не ехать бы ему сейчас по пригороду Кингстона. Только ради Дугласа он решился вынырнуть из небытия и принять из рук тяжело больного старика оливковую ветвь, протянутую блудному сыну.
Да, как бы там ни было, он возвращался, и это было главное.
Вот мы и дома. Миранда Бейкер устало вздохнула, когда машина ее подруги, вырулив на усыпанную гравием обочину, затормозила перед видавшим виды коттеджем.
Наконец-то. Миранда чувствовала себя как выжатый лимон. В книжном магазине, где она работала, было не так уж сложно хотя бы на время забыть о своих тревогах, но только не сегодня. Слишком много всего свалилось на нее сразу.
Первый звонок прозвучал две недели назад, когда отец уехал куда-то на север заниматься ремонтом домов. Вслед за этим в ее машину врезался грузовик, водитель которого поспешил скрыться с места происшествия. Ко всему прочему младшая сестра объявила, что переезжает вместе со своим парнем на снятую им квартиру. Роуз было всего семнадцать, и она нигде не работала. Героические попытки Миранды убедить девчонку, что та не права, успеха не принесли. А на прошлой неделе произошло то, о чем она боялась даже думать. У дяди Дугласа случился еще один обширный инфаркт, и состояние его резко ухудшилось. Только благодаря своей железной воле старик еще держался, но с каждым днем это давалось ему все труднее. Вот почему единственный сын дяди вернулся в Новую Зеландию после четырехлетнего отсутствия.
Сердце молодой женщины тоскливо сжалось. Каким-то чудом ей уже дважды удавалось избежать встречи со Стивеном, но сейчас было ясно, что она попалась. В конце концов, это их двоюродный брат.
Спасибо, что подвезла, Кейт, - сказала она подруге, приоткрыв дверцу.
О чем ты! - Та ослепительно улыбнулась в ответ. - Надо же, чтобы с твоей машиной приключилось такое…
Могло быть и хуже, - усмехнулась Миранда. - Но в страховой компании обещают уладить все за пару недель. Я даже не представляла, в какой степени завишу от машины.
Всегда рада подбросить, когда мы в одну смену. - Кейт окинула взглядом освещенные окна. - Сдается, твой брат уже дома, - обронила она, и Миранда сдержала улыбку.
Кейт была неравнодушна к Грегу и в свое время испытала немалое разочарование, узнав, что у того уже есть невеста.
Он говорил тебе, что мы однажды приходили послушать его ансамбль?
Ага. Сказал, что видел тебя.
Группа классная. Я не сомневаюсь, что о них еще услышат.
Ну, до завтра. Еще раз спасибо. - Миранда захлопнула дверцу, и машина подруги, мигнув на прощание фарами, унеслась в темноту.
Девушка со вздохом толкнула калитку. Непонятно, что женщины находят в ее братце. Конечно, Грег недурен собой и к тому же неплохой музыкант, - но ведь они не пробовали с ним жить. Она обратила внимание, что его машины нет на обычном месте возле крыльца. Наверное, он поставил ее на заднем дворе.
Глава 1. Билли
Билли поглядывал на улицу сквозь раздвижные стеклянные двери: с каждым разом снаружи становилось все темнее, унылый серый день постепенно перетекал в зимние сумерки. На Лос-Анджелес надвигалась ночь. Билли рассмеялся и пожурил себя вслух: «А мы-то, мы-то уж подумали, что солнце решит хоть разочек нарушить традицию, а?»
Он спрятался, накрывшись краем шторы, и снова прильнул к стеклу.
Девочка сидела на прежнем месте.
– Мы-то знаем, к чему все идет, правда? – сказал он.
Но отвечать себе не стал. И так ясно. Зачем поддерживать вымученный разговор?
Набросил поверх пижамы старый фланелевый халат, поплотнее запахнул его на тощей талии и подвязал веревкой, которую использовал вместо пояса уже добрых пять лет.
Билли Блеск собирался выйти наружу.
Разумеется, не за порог и не на улицу. Это уж совсем безумие. Только на веранду, или на балкон, или как там еще называются крохотные пятачки частной собственности, украшенные ржавыми садовыми стульями.
Сначала он выглянул в окно: вдруг на город надвигается буря, грядет война, или вот-вот начнется вторжение пришельцев? Тогда можно будет остаться дома, сославшись на непреодолимые стихийные бедствия. Однако снаружи все было по-прежнему, только сумерки сгустились.
Перепачкавшись в пыли и паутине, он убрал швабру – импровизированный засов для стеклянной двери. Давненько не сдвигал ее с места. Даже стыдно стало: Билли гордился своей чистоплотностью.
– Заметка на будущее, – произнес он вслух. – Наводить порядок нужно везде. Даже там, куда мы почти никогда не заглядываем. Хотя бы из принципа.
Билли приоткрыл дверь, совсем чуть-чуть, и судорожно вздохнул от хлынувшего в дом холода.
Девочка подняла на него глаза, потом снова уставилась себе под ноги.
Смешная и растрепанная, будто не причесывалась уже целую неделю, синяя кофта застегнута вкривь и вкось. На вид девочке было не больше девяти-десяти лет. Она сидела на ступеньках, обхватив колени руками, раскачивалась из стороны в сторону и разглядывала свои ботинки.
Билли осторожно опустился на самый краешек ржавого стула и прислонился к перилам, глядя на взъерошенную макушку с высоты веранды.
– Доброго тебе вечера, – сказал он.
От неожиданности Билли подскочил и едва не опрокинул стул.
В детях он совершенно не разбирался, но справедливо полагал, что такой печальный и подавленный ребенок должен говорить совсем тихо. Правда, этот звонкий голосок часто доносился из соседней квартиры. Девочка жила на подвальном этаже со своей мамой, так что Билли слышал ее очень хорошо. Даже слишком. Она всегда говорила громко, но Билли почему-то решил, что на этот раз все будет иначе.
– Вы наш сосед? – спросила она тем же оглушительным голосом.
Теперь Билли был готов и не дрогнул.
– Судя по всему, да.
– А почему я вас раньше не видела?
– Сейчас-то видишь. Такова жизнь. Лови момент, пока есть шанс.
– Какой вы смешной!
– А ты очень громкая.
– Ага, мне все так говорят. А вам говорят, что вы смешной?
– Не припомню. С другой стороны, я редко общаюсь с людьми.
– Уж поверьте, не вру. Странный вы, с детьми так не разговаривают. Как вас зовут?
– Билли Блеск. А тебя?
– Блеск? От слова «блестеть»? Как звезды на небе и как паркет?
– Именно.
– Билли Блеск! Откуда у вас такое имя?
– А твое откуда? Кстати, ты до сих пор не представилась.
– Ой, да. Грейс. Меня так мама назвала.
– А моя мама назвала меня Дональдом Фельдманом. Вот я и решил выбрать себе псевдоним. Билли Блеск.
– Почему?
– Хотел заняться шоу-бизнесом. Искал имя, подходящее для танцора.
– А разве танцора не могут звать Дональдом Фельдманом?
– Однозначно, нет.
– А как понять, какое имя подходит?
– Сердцем чувствуешь… Что ж, ладно. Мы так всю ночь проведем за увлекательной беседой. На самом деле я хотел спросить, почему ты сидишь здесь одна.
– Я не одна, я вместе с вами.
– Скоро стемнеет.
Все это время Грейс сидела неподвижно, но тут посмотрела в небо, будто проверяя его слова.
– Ну да, вечер уже. А сейчас вы не занимаетесь шоу-бизнесом?
– Нет, не занимаюсь. Вообще никаким бизнесом не занимаюсь.
– Вам не нравилось танцевать?
– Вовсе нет. Я обожал танцы. Жить без них не мог. А еще я пел. И играл в театре.
– А почему бросили?
– Не справился.
– Плохо танцевали?
– Нет, танцор я был первоклассный.
– Тогда с чем не справились?
Билли вздохнул. Он вышел сюда, чтобы задать девочке пару вопросов, но они тут же поменялись местами – легко и естественно, будто в порядке вещей. С чего он вдруг решил, что в этом – да и вообще в любом – разговоре ему достанется роль взрослого? Конечно, он отличный актер, однако навыки теряются, если долго их не использовать.
– Ни с чем не справился, – произнес Билли. – С жизнью, например. Она оказалась мне не по плечу.
– Вы живой.
– В какой-то мере.
– Значит, справляетесь.
– Из рук вон плохо. Мой спектакль провалился бы с треском. Слава богу, вокруг не осталось ни одного критика – все устремились к более заманчивым далям. Скажи, ты ведь можешь открыть дверь? Если вдруг решишь пойти домой.
– Конечно. У меня ключ есть.
Она подняла ладошку повыше, чтобы Билли смог разглядеть его в полутьме. Блестящий новенький ключ, висящий на шнурке вокруг шеи. Зажегся фонарь, и металл ярко блеснул в электрическом свете.
«Блеск, – подумал Билли. – Я еще помню, что это значит».
– В таком случае я никак не могу взять в толк: почему ты сидишь на улице, если можно спокойно пойти домой?
– А вы не любите гулять?
«Ну вот опять», – подумал Билли. Опять она переключает разговор на него, что ты с ней поделаешь.
– Не выхожу без крайней нужды. Разве тебе не страшно?
– Нет, я же совсем рядом с домом.
– А мне страшно. Я выглянул в окно, увидел, что ты сидишь здесь одна, и испугался. Может, сделаешь одолжение и вернешься домой, чтобы я перестал волноваться?
Девочка глубоко вздохнула. Это был очень театральный вздох. Чем-то она напоминала Билли его самого.
– Ладно, уговорили. Я все равно собиралась сидеть здесь только до тех пор, пока не зажгутся фонари.
Она решительно протопала по лестнице и скрылась внутри.
– Чудесно, – сказал Билли вслух, обращаясь к самому себе и к темному небу. – Если б я знал, не стал бы разбрасываться ответами направо и налево.
Билли плохо спал той ночью. Очень плохо. И по здравому размышлению пришел к выводу, что причиной бессонницы стала его дикая, немыслимая выходка. Подумать только, выбрался на улицу!..
Когда усталость все-таки брала свое хотя бы на несколько минут, Билли слышал шум крыльев. Он часто видел этот сон – иллюзию, галлюцинацию, называйте, как хотите. Чем больше тревог выпадало на его долю за день, тем громче шумели крылья во сне.
И от их хлопанья Билли просыпался.
В конце концов ему все-таки удалось задремать, но только спустя пару часов после рассвета. А когда он закончил потягиваться и встал – такие важные вещи не делаются впопыхах, – было уже почти четыре часа дня.
Привычным движением Билли собрал волосы в длинный чахлый хвост, доходивший до середины спины, потом отправился в ванную. Брился он наощупь: иногда просто закрывал глаза, а иногда смотрел на деревянный шкафчик, будто там висело зеркало. Возможно, раньше так и было – на шкафчиках в ванной всегда есть зеркала.
Затем приготовил себе кофе, прислушиваясь к хлопанью крыльев в голове. Привычный морок не желал отпускать.
Только открыв холодильник, Билли вспомнил, что сливки закончились. А курьер с продуктами приезжает по четвергам.
Он бросил три ложки сахара в унылый черный кофе, рассеянно помешал и подошел с кружкой к стеклянной двери веранды. Аккуратно отодвинул занавеску, чтобы взглянуть на крыльцо. Может, девочка ему просто почудилась. Как крылья, только гораздо яснее.
Она по-прежнему сидела на ступеньках. Н-да, никаких галлюцинаций.
«Вовсе не „по-прежнему“, – поправил он сам себя. – Разумеется, Грейс ночевала дома. А теперь снова вышла на улицу. Да, снова!». Такая формулировка ему нравилась больше.
Тут Билли заметил, что к дому приближается миссис Хинман – пожилая дама, занимавшая квартиру на самом верхнем этаже. Старушка медленно, но целеустремленно ковыляла к крыльцу, прижимая к груди бумажный пакет с покупками. Из пакета торчало горлышко винной бутылки. Миссис Хинман постоянно покупала вино, и бутылка всегда выглядывала из пакета. Всего одна, так что о вредных привычках речи не шло. Может, играла на публику? Или – этот вариант казался Билли более правдоподобным – старалась держать бутылку под рукой, чтобы отбиваться от бандитов?
Совсем недавно, лет двенадцать назад, здесь был приличный рабочий район. Билли никак не мог позабыть о тех временах и перестать сравнивать. Конечно, ему следовало приспособиться к новой жизни, однако старый уклад был привычней. А привычки Билли Блеск нарушать не умел.
Стараясь не шуметь, он осторожно приоткрыл стеклянную дверь. Хотелось узнать, что миссис Хинман станет делать с девочкой. Билли вновь укрылся за занавеской, так и не выпустив из рук кружку с противным черным кофе.
Старушка подошла к серой бетонной лестнице и взглянула на девочку, которая возилась с какой-то дешевой электронной игрушкой. Грейс не сразу удостоила соседку вниманием. Спустя некоторое время она поморщилась, будто только что проиграла, и наконец перевела взгляд на миссис Хинман.
– Здравствуй, – сказала миссис Хинман.
– Здрасьте! – откликнулась девочка. Ох, какой же у нее был голос! Таким голосом можно резать стекло. Билли еще ни разу не слышал, чтобы она говорила тихо.
– Где твоя мама?
– Почему ты сидишь здесь одна?
– Говорю же, мама дома. С кем мне еще сидеть?
– Милая, тебе не кажется, что это опасно? Район у нас не очень спокойный. Вдруг сюда придет какой-нибудь дурной человек?
– Тогда я забегу в дом и запру дверь.
– А если он бегает быстрее?
– Зато я сижу ближе к двери.
– Хм, верно. Но все же нехорошо получается. Чем занята твоя мама? Неужели она не может отвлечься?
– В четыре часа дня?
– Не знаю. А сколько сейчас времени?
– Четыре часа.
– Ну, значит, да.
Миссис Хинман вздохнула. Покачала головой. Потом с трудом поднялась по лестнице – шаг за шагом, ступенька за ступенькой, будто покоряя горную вершину – и скрылась из поля зрения. Билли слышал, как она зашла в холл.
А девочка осталась сидеть, где сидела.
Спустя пару минут Билли вылил отвратительный кофе в раковину и принялся мыть кружку.
– Только варвары пьют кофе без молока, – сказал он вслух. – Мы, конечно, и сами не образец для подражания, но варварами нас не назовешь.
Билли решил, что немного погодя приготовит себе чашку чая – надо возместить недостаток кофеина в организме. Однако, открыв холодильник, он обнаружил, что лимон тоже закончился. А без лимона чай пьют только варвары.
Кто-то громко постучал в дверь квартиры на подвальном этаже, где жила девочка с мамой. Как раз под квартирой Билли.
Он застыл на месте, прислушиваясь: откроет ли мама Грейс неизвестному посетителю? Снизу не доносилось ни звука – во всяком случае, он ничего не разобрал.
В дверь снова заколотили, да так сильно, что Билли подпрыгнул от испуга. Сердце чуть не выскочило из груди. Такой переполох обычно устраивали полицейские, перед тем как вышибить дверь и ворваться в квартиру.
Может, никого нет дома. А может, девочку научили придумывать отговорки на тот случай, если мама уйдет на работу или сбежит на свидание с очередным кавалером. Подобная мысль казалась непостижимой, но Билли знал, что теперь такое случается на каждом шагу. К материнству относились уже не так, как раньше.
Впрочем, что в нашем мире осталось прежним?
В тот день случилось еще одно необычное происшествие.
Судя по всему, разговаривали миссис Хинман и Рейлин – красивая статная негритянка, которая жила прямо напротив Билли. Иногда он наблюдал за ней из окна и завидовал тому, с каким достоинством несла себя эта яркая девушка. Рейлин всегда казалась ему очень грустной, но Билли считал, что если к списку желаний добавить еще и счастье, то получится что-то совершенно недостижимое. Ты привлекателен и хорош собой, – тебе повезло, радуйся!
Такова жизнь, лови момент, пока есть шанс, – именно так он сказал девочке. Если бы у него водились другие знакомые, он бы и с ними поделился этой мудростью.
Рейлин срывалась на крик от волнения. Совсем на нее не похоже.
– Не звоните в опеку, бедняжка такого не заслужила! Обещайте, что не станете никуда звонить. Обещайте!
Миссис Хинман явно не нравилось, что на нее кричат. Она тоже повысила голос:
– А что тут страшного? Это их работа.
Билли прижался ухом к двери.
– Если девочка вас раздражает, – ответила Рейлин, – застрелите ее прямо на месте. Все лучше, чем жить в приемной семье.
– Господи, да с чего вы взяли?
– Я знаю про службу опеки такое, что у вас волосы дыбом встанут. Счастье, что вам никогда не приходилось иметь с ними дела.
– Вы что, социальный работник?
– Я маникюрша. Работаю в салоне красоты неподалеку. И вам это известно.
– Ах да, извините. Вылетело из головы.
Потом они переместились к лестнице на верхний этаж, где жила миссис Хинман, и, хотя разговор еще не закончился, Билли, к его огромному разочарованию, слышал только невнятное бормотание.
Спустя почти два часа он опять подошел к двери веранды. Украдкой посмотрел на крыльцо.
Девочка по-прежнему была там.
Надо было выглянуть раньше – он ведь даже собирался, но передумал. Знал, что увидит ее на прежнем месте, и испугается. Если ему хватит смелости начать разговор, надо будет еще раз уточнить, почему она не хочет идти домой.
Кэтрин Райан Хайд
Не отпускай
Глава 1. Билли
Билли поглядывал на улицу сквозь раздвижные стеклянные двери: с каждым разом снаружи становилось все темнее, унылый серый день постепенно перетекал в зимние сумерки. На Лос-Анджелес надвигалась ночь. Билли рассмеялся и пожурил себя вслух: «А мы-то, мы-то уж подумали, что солнце решит хоть разочек нарушить традицию, а?»
Он спрятался, накрывшись краем шторы, и снова прильнул к стеклу.
Девочка сидела на прежнем месте.
– Мы-то знаем, к чему все идет, правда? – сказал он.
Но отвечать себе не стал. И так ясно. Зачем поддерживать вымученный разговор?
Набросил поверх пижамы старый фланелевый халат, поплотнее запахнул его на тощей талии и подвязал веревкой, которую использовал вместо пояса уже добрых пять лет.
Билли Блеск собирался выйти наружу.
Разумеется, не за порог и не на улицу. Это уж совсем безумие. Только на веранду, или на балкон, или как там еще называются крохотные пятачки частной собственности, украшенные ржавыми садовыми стульями.
Сначала он выглянул в окно: вдруг на город надвигается буря, грядет война, или вот-вот начнется вторжение пришельцев? Тогда можно будет остаться дома, сославшись на непреодолимые стихийные бедствия. Однако снаружи все было по-прежнему, только сумерки сгустились.
Перепачкавшись в пыли и паутине, он убрал швабру – импровизированный засов для стеклянной двери. Давненько не сдвигал ее с места. Даже стыдно стало: Билли гордился своей чистоплотностью.
– Заметка на будущее, – произнес он вслух. – Наводить порядок нужно везде. Даже там, куда мы почти никогда не заглядываем. Хотя бы из принципа.
Билли приоткрыл дверь, совсем чуть-чуть, и судорожно вздохнул от хлынувшего в дом холода.
Девочка подняла на него глаза, потом снова уставилась себе под ноги.
Смешная и растрепанная, будто не причесывалась уже целую неделю, синяя кофта застегнута вкривь и вкось. На вид девочке было не больше девяти-десяти лет. Она сидела на ступеньках, обхватив колени руками, раскачивалась из стороны в сторону и разглядывала свои ботинки.
Билли осторожно опустился на самый краешек ржавого стула и прислонился к перилам, глядя на взъерошенную макушку с высоты веранды.
– Доброго тебе вечера, – сказал он.
От неожиданности Билли подскочил и едва не опрокинул стул.
В детях он совершенно не разбирался, но справедливо полагал, что такой печальный и подавленный ребенок должен говорить совсем тихо. Правда, этот звонкий голосок часто доносился из соседней квартиры. Девочка жила на подвальном этаже со своей мамой, так что Билли слышал ее очень хорошо. Даже слишком. Она всегда говорила громко, но Билли почему-то решил, что на этот раз все будет иначе.
– Вы наш сосед? – спросила она тем же оглушительным голосом.
Теперь Билли был готов и не дрогнул.
– Судя по всему, да.
– А почему я вас раньше не видела?
– Сейчас-то видишь. Такова жизнь. Лови момент, пока есть шанс.
– Какой вы смешной!
– А ты очень громкая.
– Ага, мне все так говорят. А вам говорят, что вы смешной?
– Не припомню. С другой стороны, я редко общаюсь с людьми.
– Уж поверьте, не вру. Странный вы, с детьми так не разговаривают. Как вас зовут?
– Билли Блеск. А тебя?
– Блеск? От слова «блестеть»? Как звезды на небе и как паркет?
– Именно.
– Билли Блеск! Откуда у вас такое имя?
– А твое откуда? Кстати, ты до сих пор не представилась.
– Ой, да. Грейс. Меня так мама назвала.
– А моя мама назвала меня Дональдом Фельдманом. Вот я и решил выбрать себе псевдоним. Билли Блеск.
– Почему?
– Хотел заняться шоу-бизнесом. Искал имя, подходящее для танцора.
– А разве танцора не могут звать Дональдом Фельдманом?
– Однозначно, нет.
– А как понять, какое имя подходит?
– Сердцем чувствуешь… Что ж, ладно. Мы так всю ночь проведем за увлекательной беседой. На самом деле я хотел спросить, почему ты сидишь здесь одна.
– Я не одна, я вместе с вами.
– Скоро стемнеет.
Все это время Грейс сидела неподвижно, но тут посмотрела в небо, будто проверяя его слова.
– Ну да, вечер уже. А сейчас вы не занимаетесь шоу-бизнесом?
– Нет, не занимаюсь. Вообще никаким бизнесом не занимаюсь.
– Вам не нравилось танцевать?
– Вовсе нет. Я обожал танцы. Жить без них не мог. А еще я пел. И играл в театре.
Описание
«Не отпускай меня никогда» - книга, посвященная человеческим слабостям и добродетелям. Кэтрин Хайд знакомит с удивительной сюжетной линией, в которой бескорыстная помощь становится стартовым рычагом в цепочке добрых дел, и хоть они не затрагивают глобальных масштабов, но все же влияют на привычные взгляды и предстоящие жизненные повороты судьбы.
Книга насыщена надеждой, а также интригующим ожиданием. Кэтрин Хайд, как бы акцентирует внимание на то, что любой оступившийся человек, заслуживает на еще один шанс, то есть на исправление совершенных ошибок.
В повествовании Кэтрин Хайд, герои живут в одном большом доме. Все они неравнодушно относятся к Грейс, маленькой девочки девятилетнего возраста. Её "воспитывает" мать, зависящая от наркотических веществ, поэтому не удивительно, когда она пропадает на неопределенное время. Регулярные реабилитационные курсы ненадолго приводят главу семьи в нормальную жизнь, но срывы не заставляют себя долго ожидать.
Девочка очень переживает за маму, часто сидит на лестнице около входа в дом, и ежедневно попадает в поле зрение сочувствующих соседей. Несмотря на горе в семье, Грейс старается вести себя достойно! Жалобы и унынья от неё никогда не слышны, заметно, что ей присуща рассудительность взрослого человека. Она ко всем относится с любовью и уважением, обо всех помнит и переживает.
Если говорить о соседях: мистере Лафферти, Билли, Рэйлине, Фелиппе, миссис Хинман и Джеси - каждый из них хозяин историй, приведших к практически полному разочарованию. И именно благодаря юной соседке, они вновь готовы приоткрыть двери замкнутого внутреннего мира, и научится доверять и поддерживать друг друга.
Множество серьёзных и жизненно важных вопросов затронула книга «Не отпускай меня никогда»: безнадзорность, одиночество, наркозависимость. Её, бесспорно, невозможно отнести к развлекательному жанру. Особенность книги заключается в том, что писательница затрагивает печальные истории не с целью навеять тоску и слёзы, а для понимания существующих реальных угроз, и методов их решения.
Давайте выделим некоторые основные уроки из этой книги:
- Одиночество, как правило, устраивает человека, пока его кто-нибудь не нарушит.
- Любую сложную проблему реально исправить, когда есть людская поддержка за плечами.
- Страх потери самого ценного и дорогого подталкивает к выполнению кардинальных перемен.
- Несчастные люди привыкли скрывать свое настоящее лицо, использую критику и недовольство, но все равно, в нужную минуту они не откажут в бескорыстной помощи.
Подводя итоговую черту, хотелось бы сказать: никому неизвестно, когда что-то утеряешь, а когда приобретешь, но несмотря на это, не стоит жаловаться на сложившуюся судьбу. Верьте всем сердцем в позитивное и хорошее, и оно, в обязательном порядке, воплотиться в жизнь.
Для любителей читать книги на мобильном устройстве, мы рекомендуем скачать книгу «Не отпускай меня никогда» fb2 формата. Но, если Вы предпочитаете другой книжный формат – не проблема! В нашей библиотеки доступны все самые распространенные варианты, совершенно бесплатно!
Приятного чтения!
